Преданный социализм. Р. Киран. Т. Кенни. Глава 3.

Глава 3

Вторая экономика
«Теневая экономика в СССР, наряду с другими нарушениями, имевшими место в скрытой форме в официальной жизни, такими, как злоупотребления и незаконные присваивания определенной части общенародного богатства, коррупция и организованная преступность, привели, в конце концов, к разрушению всей существующей системы. Кульминация этого процесса - подкуп многих лиц из официального аппарата власти и установление на практике контроля представителей теневой экономики над деятельностью весьма значительных секторов управляющего административно-бюрократического аппарата государства и партии. Наряду с этим в ряде областей жизни общества происходили также и процессы серьезного торможения, а иногда даже и настоящих срывов и уничтожения самих механизмов вертикального осуществления коммуникации и власти на разных «этажах» системы управления. Это совпало с все более осязаемой переориентацией личных (а, возможно, и групповых) интересов значительной части кадров управляющей номенклатуры в направлении все более дающих о себе знать новых, пока что неофициальных, но приобретающих все более отчетливые очертания, центров притяжения богатства и власти. В конечном итоге, в своей совокупности все эти процессы и тенденции имели роковые последствия для самого существования советской системы во всех ее государственно-административных, общественно-политических и международных измерениях»
Грегори Гроссман (1).
«Возникновение и быстрое разрастание второй экономики в период после середины 60-х годов привело к глубокому экономическому кризису конца 80-х годов и последующему развалу советской экономики».
Владимир Г. Трэмль и Михаил Алексеев (2).
«Теневая экономика, с одной стороны, снижает нехватку товаров широкого потребления, но одновременно и провоцирует ее рост... Наряду с этим, нехватка товаров широкого потребления приводит к разрастанию и засилью обособленных групп организованной экономической преступности. Само их возникновение и существование, равно как и все более распространяющаяся и усиливающаяся их деятельность и активность ведут к дестабилизации всей существующей социально-экономической и политической системы общества».
Татьяна Корягина (3).

Как объяснить живучесть двух политических тенденций внутри КПСС?

Наверняка в этой связи будет полезным вспомнить, что у всех общественных идей, в принципе, своя собственная жизнь. Она идет и развивается, ко всему прочему, и по своим собственным, так сказать, внутренним, присущим ей правилам и законам. Иногда благодаря «инерции» или под воздействием существующих эмоций определенных общественных субъектов у некоторых из этих идей вдруг может обнаружиться способность сохранять или вновь обрести свое «существование» даже после того, как из общества давно уже исчезли все реальные факторы и причины, когда-то способствовавшие их порождению и первоначальному становлению.

Наряду с этим не следует забывать или преуменьшать значимость того обстоятельства, что в условиях параллельного сосуществования общественно-экономических систем - социализма и капитализма - можно было, естественно, ожидать и перехода определенных идей из одной системы в другую. Процессы такого рода, в принципе, объективно всегда имели место.

Так, например, вполне естественному интересу, казалось бы, к чисто академическому «возрождению» в США в 70-80-е годы прошлого столетия идей бесконтрольного действия «свободного рынка» и его механизмов, сопутствовала, а также и способствовала чрезвычайно широкая и многоплановая активность ряда государственных и других специализированных учреждений и ведомств этой страны. В силу этого, имена профессора экономической школы Чикагского университета Мильтона Фридмана и его коллеги из Гарварда профессора Джеффри Сакса, с которыми в плане «академическом» связывалось это «второе дыхание» моделей экономического либерализма, приобрели всемирную известность.

Руководители таких различных стран, как Чили, Боливия, Аргентина, Великобритания и Польша, приняли эти идеи как универсальное лечебное средство от экономической стагнации и инфляции. Вполне естественно, при таком развитии вещей интерес к такому роду идей был проявлен также со стороны определенных кругов и в Советском Союзе. В плане политическом этот интерес соответствовал и играл на руку, прежде всего, тенденции к социал-демократической переориентации партии, существовавшей с давних пор.

По нашему мнению, здесь и следует искать причину тех насколько неожиданных, настолько и лавинообразных изменений, происходивших в СССР и в социалистических странах Восточной Европы в то время. Если бы внутри советского общества и системы социализма не существовали определенные социально-экономических силы, проявляющие интерес к развитию в таком направлении, то вряд ли чисто интеллектуальное воздействие и привлекательность идей экономики свободного рынка сами по себе смогли бы когда-нибудь привести к таким масштабным последствиям. Также вряд ли это могло бы произойти и под воздействием каких бы то ни было традиций, унаследованных из прошлого, если бы не было вполне определенных социально-классовых интересов с некой объективно оформившейся степенью организованности, стремящихся именно к столь полному и бесповоротному разрушению практически всей существовавшей тогда системы социализма.

В годы первых десятилетий советской власти было принято считать, что враждебно настроенные к социализму социальные прослойки следовало искать, прежде всего, в определенных кругах крестьянства или в некоторых социально-классовых группах, интересы которых были как-то ущемлены новой властью, а также, конечно, среди «нэпманов» и других представителей класса бывших капиталистов, добивавшихся восстановления своего прежнего, разрушенного революцией, социального статуса.

Вследствие коллективизации, однако, практически все крестьянское население страны стало сельскохозяйственными рабочими, трудящимися в коллективных или государственных предприятиях сельскохозяйственного производства. Ускоренная индустриализация, с другой стороны, привела к становлению многочисленного рабочего класса, занятого в промышленности и проживающего, в основном, в городах. В силу этого значительно уменьшились, а впоследствии и почти полностью исчезли опасения и представления, связанные с существованием в недрах крестьянства некоего социального базиса для возрождения капитализма. Так, если, по данным статистики, в 1926 году крестьяне составляли 83% населения страны, в 1975 году их доля уже составляла всего 20%. За тот же период общая численность рабочих в промышленности, строительстве и транспорте возросла с 5 млн. человек в 1926 г. до 62 млн. в 1975 г. (4).

После 1953 года, однако, в недрах социалистической системы начали созревать гнезда и другого, уже нового, социально-экономического базиса, благоприятствовавшего восприятию и распространению буржуазных идей. Корни этого базиса вели к таким слоям населения страны, которые имели возможность тем или другим способом развивать деятельность, способствующую их личному обогащению.

Таковы были основы того явления, которое со временем все чаще стало упоминаться - как в научно-исследовательской литературе, так и в жизни самого общества - под именем так называемой второй, скрытой, теневой или даже подпольной экономики, сложившейся в недрах советской общественно-экономической системы и функционировавшей наряду с основной, первой социалистической экономикой.

Другая важная характеристика данного явления состояла в том, что носители его как изначально, так и в течение довольно продолжительного периода не выступали в виде некого отдельного общественного класса или даже относительно обособленной социальной прослойки. По сути дела, они были рабочими и крестьянами, занятыми в секторах непосредственного производства в промышленности или в сельском хозяйстве. В отличие от остальных трудящихся, их усилия были направлены преимущественно на изыскание способов использования производственных возможностей и рабочего времени в целях личного обогащения. К тому же нередко определенные виды деятельности такого типа удавалось оформить как вполне законные. Иные же из них зачастую были на грани закона или даже находились в прямом противоречии с ним.

С течением времени число людей, добивавшихся повышения своих личных доходов и состояния путем действий, имевших отношение к так называемой второй экономики, постепенно возрастало. По ходу дела этот процесс на практике оборачивался становлением прослойки мелкой буржуазии.

Наиболее разъедающие продукты эры Хрущева и Брежнева были присущи как раз этой второй частнособственнической экономике, и мелкобуржуазная прослойка извлекала из них выгоду.

Тщетно ожидать исчезновения «сразу и навсегда» частнособственнической деятельности при социализме. Как известно, Сталину удалось добиться чувствительного ограничения как сферы и масштабов ее распространения, так и социально-общественных последствий, связанных с ней. Однако при Хрущеве, а позже при Брежневе, как это было отмечено выше, произошел процесс своеобразного возрождения частнособственнического уклада под видом квазисоциальной прослойки. Впоследствии подобные явления приобрели настолько широкое распространение и такой расцвет, что при Горбачеве и Ельцине частнособственническая деятельность уже оказалась в состоянии подчинить себе и даже подменить целые сектора советской экономики.

Вторая экономика оказала чрезвычайно глубокое зловредное воздействие на советский социализм. По сути дела, она стала средством возрождения и укрепления частнособственнического способа получения доходов, а, наряду с этим, и всей системы капиталистического способа производства и распределения.

Сущность второй экономики глубинно коррупционная и криминальная. Поэтому она нашла удачный способ приукрашивания и маскировки своей сути с помощью восхваления «достоинств» капитализма.

Именно этот криминально-неолиберальный конгломерат стал источником финансовой поддержки всевозможных акций и кампаний против социалистического строя. Сначала действия подобного рода проводились преимущественно в русле «социал-демократических» идей. Постепенно они набирали силы и все откровеннее стали ставить под вопрос сами основы существования социализма. К тому же, зачастую заправилы второй экономики не только финансировали, но и самым прямым образом руководили кампаниями и действиями такого рода.

К анализу общественных последствий существования второй экономики мы будем подробнее возвращаться и дальше в данной главе книги. До этого, однако, мы считаем нужным, прежде всего, познакомить читателей с имеющимися в научно-исследовательской литературе определениями этого весьма специфического явления общественно-экономической жизни. Рассмотрим также и существовавшие конкретные формы и проявления второй экономики, ее разрастание и укрепление.

В нашей книге мы придерживаемся определения, согласно которому вторая экономика является видом хозяйственной (экономической) деятельности, направленной на получение частной прибыли как законными, так и незаконными средствами. Таково, между прочим, и определение данного явления, которое находим у Грегори Гроссманна и других исследователей второй экономики, а, следовательно, использование в дальнейшем такого определения, согласующегося с другими работами, уменьшит путаницу при литературных ссылках (5).

С одной стороны, никакого сомнения не вызывает обстоятельство, что любая деятельность, направленная на личное обогащение частнособственнического характера, неминуемо способствует порождению общественных отношений и идей, в корне отличных от тех, которые присущи основному для социализма способу коллективной формы хозяйствования.

Исходя из этого, нетрудно предположить, что при определенном развитии событий вторая экономика вполне может обернуться источником угрозы самому существованию социализма. В свое время как Ленин, так и его последователи полностью давали себе отчет в этом, принимая решение о введении «Новой экономической политики» (НЭП). На Кубе, очевидно, тоже осознавали возможные опасности такого типа, сопутствующие их так называемому «специальному периоду» развития. Ввиду этого, расширение масштабов частного предпринимательства, легального или нелегального, может создать проблему для социализма.

Включение в содержание и определение второй экономики как незаконных, так и законных средств достижения экономических целей нельзя автоматически воспринимать как прямое отрицание данной дефиниции. Вполне естественным было, например, что основным отраслям народного хозяйства, выполняющим самые ответственные задачи экономического развития, было невыгодно, а также сложно, даже чисто технически, охватить весь объем всевозможных мелких починок и ремонтов, услуг и обмена отдельных товаров преимущественно личного потребления.

Как правило, деятельность такого рода занимает определенное место практически в любой социалистической стране. Советский Союз в этом плане также не составлял исключение. К тому же, за период 1950-1985 годов легальная частная экономическая деятельность сохранила свои размеры, а нелегальная, напротив, значительно расширилась.

Входившие в противоречие с законом сектора второй экономики (такие, как «черный рынок» и т.п.) не были, конечно, некой прерогативой только социалистических стран. Незаконной экономической деятельностью в условиях капитализма являются, например, проституция с ее чрезвычайно широко разветвленной сетью, распространение и продажа наркотиков, нерегламентированных лекарств, контрабандных спиртных напитков, подделка требуемых финансовых отчетов в целях уклонения от налогов и пр. В условиях «сухого режима» в США в первых десятилетиях ХХ века «черный рынок» спиртных напитков приобрел прямо-таки чудовищные размеры. Позже, в годы Второй мировой войны, то же самое происходило и с продажей автомобильных покрышек и камер, сахара и других дефицитных товаров широкого потребления, находившихся под регламентацией существовавшей тогда карточной системы.

В условиях социализма проблемы «черного рынка» могут приобретать сходное или даже еще большее значение и размеры хотя бы в силу того, что при нем сам процесс развертывания частной экономической деятельности изначально поставлен в определенные рамки. Кроме того, существует также и опасность некоего дополнительного осложнения или даже обострения этих проблем ввиду чрезвычайно быстрого роста потребительского спроса в странах социализма, зачастую превышающего предложения ряда товаров и услуг. В определенной степени это можно объяснить тем обстоятельством, что социалистические революции зачастую происходили и побеждали в слаборазвитых странах. Ввиду активной враждебности внешней и внутренней реакции им также приходилось обращать повышенное внимание на проблемы обороны и безопасности. Это, со своей стороны, приводило к сокращению объема капиталовложений в производство товаров широкого потребления. При определенных обострениях кризисного характера международной обстановки и экономики зачастую приходилось вводить карточную систему распределения, появлялись очереди ожидавших нужные товары и т.д.

Обычно в такие периоды и возрастал соблазн получения определенных предметов потребления и услуг в обход существующих законов. К тому же, чем длиннее список дефицитных товаров, тем изощреннее усилия обойти закон. Обычная реакция властей на такую практику приводит к повышенному контролю и дальнейшему ограничению возможностей осуществления незаконной экономической деятельности частного характера. Кроме того, в странах социалистической ориентации меры такого рода, как правило, сопровождаются также усилением мер воспитательного характера, предоставляющих людям информацию о всем комплексе причин возникновения данной ситуации.

Как правило, большая часть экономистов в мире склонна воспринимать весьма спокойно существование «черного рынка» в странах со слаборазвитой экономикой как явление более или менее нормальное и чуть ли не само собой разумеющееся. Становление и развитие второй экономики в СССР вызвало, однако, гораздо больший интерес и удивление среди представителей практически всех направлений экономической науки, в том числе, и марксистской.

В определенной мере это можно было бы объяснить тем обстоятельством, что на протяжении довольно долгого времени просто не существовало никаких серьезных научных исследований процессов и явлений в данной области. В изданном в 1948 году труде британского марксиста Морриса Добба, посвященном экономическому развитию Советского Союза после 1917 года, в этом плане не было, например, просто ничего, за исключением упоминания двух случаев «черной биржи», имевших место в 1920 году. Проблемам такого рода не было уделено внимания и в вышедшем в 1968 году в Нью-Йорке расширенном и переработанном издании этой книги (6).

Примерно также обстоит дело и с экономическими исследованиями в самом Советском Союзе. За исключением Т. И. Корягиной, до 1980 года практически никто другой из советских экономистов не обращал сколько-нибудь серьезного внимания на изучение проблем, связанных с функционированием и ростом второй экономики (7).

Поэтому не так уже странно, что ни в одном из более или менее фундаментальных и известных трудов и исследований советских экономистов, изданных за эти годы, о проблемах второй экономики и даже о самом ее существовании вовсе не упоминается. В этом плане, например, можно указать хотя бы на следующие труды: «Краткий курс политической экономии» Л. Леонтьева (1974), «Политическая экономия социализма» под ред. Г. А. Козлова (1977), «Советская экономика – достижения и перспективы» под ред. Г. С. Саркисяна (1977), «Основы политической экономии» П.И. Никитина (1983), «Очерки политической экономии» Юрия Попова (1985) и др. (8).

В своем труде по экономическим проблемам социализма, изданном в 1952 году, И. В. Сталин обращает особое внимание на существование частного производства товаров широкого потребления в ряде более или менее отдаленных от Центра краев и районов страны. Однако у него тоже нет даже и намека на возможную опасность для социализма существовавших в стране элементов частнособственнической экономики. По всей вероятности, это было вызвано, прежде всего, чрезвычайно ограниченным распространением явлений такого рода в то время (подробная информация об этом содержится в изданной в 1972 году в Нью Йорке книге Брусса Франклина «Сталин – каким он был», 9).

Краткий анализ состояния «черного рынка» иностранной валюты содержится в изданном в 1961 году исследовании прогрессивного экономиста из США Виктора Перло «Как работает советская экономика». Он, однако, тоже склонен рассматривать это явление преимущественно как нечто весьма ограниченное и временное. В этой связи Перло приводит слова тогдашнего первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Анастаса Микояна, определившего «черный рынок» как «горсть некой грязной пены, выплывшей на поверхность нашего общества». Он полагает, что «это нельзя считать тенденцией, заслуживающей сколько-нибудь значительного внимания» (10). В этом отношении примечательно, что и позднее в книге Виктора и Эллен Перло «Динамическая стабильность советской экономики сегодня» (изданной в 1980 году), несмотря на всю откровенность и широкую информацию о дискуссии по ряду проблем, все авторы снова также не обращают практически никакого внимания на проблему второй экономики (11).

Подобное пренебрежение данной тематикой присутствует, между прочим, у преобладающего большинства как марксистских, так и буржуазных исследователей в области экономики социализма. Однако, наряду с этим, где-то в 70-е годы прошлого столетия в разных странах мира стало выделяться определенное течение ученых и аналитиков, обращавших все более пристальное внимание на проблемы второй экономики. Эти люди имели разные мировоззрения и политические взгляды. Некоторые из них жили и работали в самом СССР, другие – в США и Западной Европе. Иные были даже специальными агентами ЦРУ.

В результате такого повышенного интереса к данной тематике по совместной инициативе профессоров Грегори Гроссмана из Калифорнийского университета и Владимира Трэмля из Университета Дюкка в США с 1985 года начинается регулярный выпуск периодических совместных сборников, посвященных вопросам второй экономики в СССР. Таким образом, за период 1985 – 1993 годов было издано 51 исследование 26 авторов, активно работающих по этой теме. Более половины этих исследований посвящены положению в СССР во времена Брежнева. При этом следует иметь в виду, что значительная часть первичной информации таких исследований была получена в ходе сбора и обработки анкет при выяснении мнений и настроений в 1061 семье, покинувшей СССР за период с 1971 по 1982 годы (12).

Наряду с этим, благодаря данной совместной инициативе университетов Бэркли и Дюкка, была выработана также и довольно обширная библиография на основных западных языках, охватывающая 269 исследований по самым разным проблемам второй экономики в СССР и странах социализма в Восточной Европе (13).

Действующее в Советском Союзе законодательство в принципе не допускало существования сколько-нибудь существенного многообразия частной экономической деятельности. Применение чужого труда по найму вообще допускалось всего лишь в частных случаях оказания помощи кому-нибудь на дому или в личном хозяйстве. Не разрешались также продажа и перепродажа товаров в целях получения добавочной прибыли, частная торговля с иностранными организациями и гражданами, использование иностранной валюты, равно как и любая торговая деятельность, направленная на получение прибыли.

В результате всего этого в СССР изначально не было каких бы то ни было законных возможностей частной эксплуатации чужого труда. Наряду с этим, как уже отмечалось и раньше, система социализма и социалистического законодательства, как в самом Советском Союзе, так и в других странах социалистической ориентации, допускали в определенных рамках практику некоторых видов частной экономической деятельности. В силу этого большая часть этой деятельности, направленной исключительно на создание вполне определенных материальных благ и оказания нужных обществу услуг, так или иначе, все время оставалась на глазах у всех и развивалась исключительно в рамках закона. Наряду с этим были, конечно, и случаи перехода одних или других секторов «в тень», к полулегальным или откровенно незаконным способам деятельности. Так, например, советское законодательство давало возможность людям, работающим в коллективных или государственных предприятиях сельскохозяйственного производства, располагать также и личными участками земли в размерах до 0,3 гектара. Зачастую такое право предоставлялось, однако, и людям, не имевшим отношения непосредственно к сельскому хозяйству.

Таким образом, по данным статистики, к 1974 году постепенно сложилась обстановка, при которой на работу на частных и приусадебных участках уходила уже почти третья часть всего рабочего времени в сельском хозяйстве. А это составляло почти 1/10 часть всех рабочих человекочасов, затраченных в экономике в целом.

По тем же самым данным, за счет работы на участках личного пользования в тот же период получали почти четверть (1/4) продукции сельскохозяйственного производства СССР. Большая часть этой продукции шла в специально созданную систему так называемых «колхозных рынков».

Так или иначе, с течением времени эта уже реально существующая часть экономической системы все больше укрепляла свои позиции и повышала удельный вес своего присутствия и влияния в обществе. В силу ряда причин этот способ производства не назывался частным, хотя по многим своим характеристикам он все больше приближался к этому.

Наряду с этим, у данного процесса был и целый ряд оказавшихся весьма существенными для всего будущего развития страны внутренних противоречий. Так, например, Г. Гроссман в своем изданном еще в 1977 году труде «Вторая экономика» отмечал, что в СССР на практике было сложно или вовсе невозможно предотвратить использование в частных целях удобрений, посевного материала, воды, фуража, горючего, машин, транспорта и других средств и предметов производства, в принципе, являвшихся общественной собственностью (14). То же самое относилось и к рабочему времени, затраченному на частные виды деятельности, поскольку так или иначе оно тоже изыскивалось в результате уклонения от обязанностей на основном или официальном месте работы.

Советские законы допускали частное домовладение. По данным Гроссмана, к середине 70-х годов в таких жилищах жила половина всего населения страны. Владельцами своих домов являлись 25% жителей городов. Хоть и вполне законные, частные жилища, однако, тоже могли стать основой для развертывания разных видов частной экономической деятельности. Зачастую они могли выходить и за рамки закона. Примером такой деятельности являлись, например, сдача жилья в наем по т.н. «свободным» ценам, незаконное строительство и ремонт жилых домов, использование в частных целях строительных материалов, являющихся общественной собственностью, подкуп должностных лиц и т.д.

Вполне легально медики, зубные врачи, учителя, преподаватели и представители других профессий могли совершать частные услуги и продавать свои знания и умения вне рамок занятости на основном месте работы.

Вполне естественной в сельских районах считалась и практика ремесленников по оказанию помощи в деле починки и ремонта жилых домов, как и в других видах деятельности бытового характера. На частных началах можно было заниматься даже поиском золота и других полезных ископаемых при условии обязательной передачи найденного государству. Закон разрешал также продажу и уже использованных личных вещей (15). Так что, в принципе, легальная частная экономическая деятельность никогда не являлась особой проблемой в условиях СССР. Тем не менее, до прихода Горбачева к власти ее удельный вес в продукте страны неуклонно шел на убыль (хотя одновременно с этим и нарастал ее абсолютный объем). По Гроссману, в 1977 году на долю ее в ВНП СССР приходилось уже всего 10% по сравнению с 22% в 1960 г. (16).

Подлинное представление о действительных масштабах частной, хоть и разрешенной законом, экономической деятельности можно получить, только если учесть, во сколько раз за тот же самый период возрос и объем самого ВНП страны.

Гораздо больше проблем - особенно после 1953 года - создавала приобретающая все более значительное распространение практика незаконной наживы. К тому же, уже выявились и исключительно разнообразные формы ее конкретных проявлений, граничащих подчас с подлинной изобретательностью и полетом воображения как ее конкретных зачинщиков, так и исполнителей.

Несмотря на все творчество деятелей второй экономики, основным источником наживы все же оставалась кража общенародной собственности. Как правило, такие кражи совершались преимущественно на рабочем месте, на общественных предприятиях. В своем труде Гроссман дает такую картину подобной практики: «Крестьянин ворует фураж из колхоза с тем, чтобы кормить животных у себя на дворе. Рабочий ворует материалы и инструменты для своей собственной деятельности. Врачи воруют лекарства, водители – бензин. Общественные машины зачастую выполняют роль частного такси. К «черному рынку» направляются целые грузовики дефицитных товаров и материалов. С помощью государственных материалов и транспорта, зачастую, и в официальное рабочее время, строятся дачи или проводятся капитальные ремонты частных жилищ. За государственный счет идет поставка запчастей и ремонт частных машин и т.п.» (17).

Наряду со столь ширящейся практикой мелких присваиваний были в ходу и чрезвычайно хорошо организованные и продуманные систематические кражи «оптом». Здесь, как правило, «работали» уже слаженные профессиональные преступные формирования, способные наносить дерзкие и мощные удары. Сюда можно отнести, например, присваивание некоторыми хозяйственными руководителями чрезвычайно больших количеств дефицитных товаров и материалов. Их предумышленно браковали, чтобы потом отправить на черный рынок.

Широкое распространение приобрели также и случаи, когда заведующие или даже отдельные служащие государственных складов просто откладывали «в сторону» значительную часть товаров, пользующихся наибольшим спросом. Таким способом они обеспечивали себе дополнительные доходы за счет жирных взяток, получаемых от специальных клиентов, или с помощью продажи этих товаров прямо на черном рынке. Такие товары длительного использования, как, например, легковые машины, за которыми иной раз приходилось несколько лет стоять в очереди, также предоставляли немало возможностей для получения взяток и для последующих спекуляций и перепродаж по завышенным ценам (18).

Сфера услуг, поддержки, ремонта даже непосредственного производства также могли стать источником нерегламентированных законом доходов. Среди них можно особо выделить, например, ремонт жилищ и легковых машин, швейные услуги, смена меблировки, незаконное строительство жилья, дач и пр. Как правило, все эти виды деятельности осуществлялись исключительно за счет государственных материалов и во время, которое считалось рабочим по официальному месту занятости.

Процессы реализации частной прибыли путем незаконной производственной деятельности зачастую приобретали масштабы подлинно подпольного капитализма в самом прямом смысле слова. Были случаи, когда подпольные капиталисты и сами вкладывали деньги в организацию определенных видов производства с тем, чтобы потом сбывать продукцию исключительно на черном рынке. По Гроссману, чаще всего это было производство определенных видов одежды, обуви, предметов домашней утвари и обихода, украшений и т.д. К тому же эта частная экономическая деятельность, как правило, происходила на предприятиях промышленности или сельского хозяйства, являющихся государственной или общественной собственностью. Осуществление данных операций включало в себя также взятки и подкупы определенных ответственных служащих соответствующих предприятий, которые должны были обеспечивать необходимое прикрытие (19).

В связи с этим примечательны выводы советского юриста Константина Симиса в его книге «Коррупция в СССР - тайный мир подпольного советского капитализма», изданной в 1982 году в США. На основании личных впечатлений от своей работы в 70-е годы прошлого столетия в качестве адвоката ряда видных подпольных бизнесменов автор пришел к заключению, что в стране, наряду с официальной экономикой и за ее счет, функционировала также система множества частных предприятий.

На базе общественного производства и из материалов общественной собственности в частных целях выпускались товары, считавшиеся в те годы дефицитными. Как правило, это были определенные разновидности трикотажа, обуви, солнечные очки, модные сумки и т.д. В промышленных размерах делались копии записей западной музыки, а потом выпускались на рынок. По свидетельствам Симиса, в этой системе существовали как свои реальные собственники, так и «целые фамильные кланы с многомиллионными состояниями, под контролем которых находились десятки предприятий» (20).

В результате совместной инициативы Университетов Бэркли и Дюкка было опубликовано еще немало других серьезных исследований второй экономики. Большинство из них касались времен Брежнева, в частности, периода его правления после пережитого инфаркта и других тяжелых заболеваний. В сентябре 1985 года вышла в свет публикация Владимира Трэмля, посвященная «покупкам пищевых товаров частного сектора в городских зонах СССР». Их объем, по данным этого исследования, достигал 35,5 миллиардов рублей в год (21).

Что касается сферы обслуживания, то там общий объем «чаевых» и взяток, которые на практике регулярно брали парикмахеры в государственных парикмахерских, в действительности «почти полностью определил ее переход в сектор второй экономики» (22).

«Алкоголь в советской подпольной экономике» - под таким заголовком вышло из печати также в декабре 1985 года другое исследование Владимира Трэмля. По его данным, общая стоимость продукции незаконного производства вина, пива и других спиртных напитков вместе с доходами от перепродажи алкогольных напитков государственного производства по завышенным ценам и со стоимостью этанола, украденного у государственных предприятий для частных производств, в 1979 году составила до 2,2% всего ВНП страны в 1979 г. (23).

Изданное в апреле 1987 года в рамках той же самой инициативы двух университетов исследование Михаила Алексеева «Черный рынок бензина в СССР» в свою очередь предоставляет подробную информацию о масштабах непосредственных краж и присваиваний бензина и других видов горючего. По его данным, к концу 70-х годов в среднем от 33% до 65% всех покупок бензина в городских районах страны происходило за счет количеств, щедро предоставленных водителями разных видов служебных машин и общественного транспорта по ценам ниже государственных (24).

В другом исследовании того же автора, посвященном соотношениям между стоимостями вложенных средств и полученных средств от найма частного жилья в СССР, содержатся расчеты, показывающие, что в 1977 году за счет незаконного найма было получено около 15 млн. рублей» (25).

В изданном в феврале 1992 года исследовании Кимбэрли Нейгаузер о второй экономике в похоронном обслуживании подчеркивается, что сумма сборов от взяток и других неофициальных плат за церковные службы при похоронах и т.д. превышает в 4 раза установленные государством цены на эти услуги (26).

Проституция и нелегальная продажа наркотиков составили еще одну часть второй экономики (27).

Исследователь Марина Керкчиян приводила детальное описание одного из методов второй экономики на транспорте Советской Армении, который она рассматривала как «типичный». Хотя зарплата водителя автобуса была намного выше средней зарплаты по стране в целом, он мог обеспечивать себе также и взимаемый с пассажиров дополнительный доход, превышающий уровень официальной зарплаты. Так, во время работы пассажиры платили за проезд непосредственно водителю и по ценам, значительно превышающим установленные государством. Однако в конце рабочего дня он отчитывался за проданные билеты, исходя из их официальной стоимости. Во избежание длительных простоев в парке из-за ремонта ему было выгоднее заплатить лично кому-нибудь для быстрого проведения необходимых работ. Зачастую водитель также сам обеспечивал себя и необходимым горючим, которое в то время тоже можно было достать по ценам ниже официальных. По подсчетам Керкчиян, чистый средний доход такого водителя за месяц - после отчисления всех сделанных им расходов - превышал в 2-3 раза уровень его официальной зарплаты.

Керкчиян делает вывод, что вследствие определенных объективно возникших экономических проблем, а также под прямым воздействием некоторых реформ Горбачева, к концу 80-х годов почти каждый оказался вовлеченным в механизмы второй экономики. В силу этого не удивительно, что, в конечном итоге, вторая экономика стала не только преобладающей, но и прямо-таки «господствующей силой и фактором всего процесса распределения и направления основной массы товаров и услуг по всей стране» (28).

Каковы же были действительные размеры второй экономики? На такие вопросы пытался дать ответы ряд научных исследователей, применяя при этом самые разные методологические схемы и подходы. Как правило, большая часть авторов обычно выражает сомнения в отношении данных, которыми пользуются в своих исследованиях их коллеги. Эти сомнения к тому же относятся и к имеющимся официальным источникам информации об экономическом развитии СССР после 1989 г. Тем не менее, все специалисты, работающие в данной области, почти единодушно склоняются к мнению, что за последние 30 лет до распада Советского Союза возможности и влияние второй экономики в СССР и ее воздействие на состояние и развитие всей системы неуклонно возрастали.

Трэмль и Алексеев, например, приводят подробный анализ феномена соотношений между уровнем официальных заработков и доходов населения в некоторых районах России и Украины, с одной стороны, и денежной массой личного потребления и сбережений этого же населения за один и тот же период, с другой. При этом они отмечают, что с 1965 по 1989 год соотношение между этими двумя финансовыми показателями неуклонно снижалось, и, в конечном итоге, общий объем расходов и сбережений постепенно превысил уровень официальных доходов. Трэмль и Алексеев полагают, что причиной такого явления мог быть рост нерегламентированных посторонних доходов. На основании этого они приходят к заключению о «быстром росте второй экономики за период 1965-1985 годов» (29).

На основе анализа статистических данных экономического развития СССР, опубликованных после 1991 года, исследователь Бьюнг-Йон Ким также пришел к выводу, что «за период с 1969 по 1991 год абсолютный объем неофициальной экономики, без сомнения, возрос» (30).

Анализу роста второй экономики посвящено и исследование ведущего советского специалиста по неофициальной экономике, научного сотрудника Института экономических исследований Государственного комитета планирования СССР Т. И. Корягиной (этот институт, по меньшей мере, способствовал легализации некоторой части второй экономики).

В ходе своего анализа Корягина применила методологию, сходную с методикой Треэмля и Алексеева. Она тоже сравнила общие объемы официальных доходов за месяц с объемами личных расходов и сбережений. Данные ее исследования также подтверждают выводы как об общем росте, так и об устойчивой тенденции распространения второй экономики.

Таблица роста месячных доходов по сравнению
с ростом общих объемов месячных личных сбережений
и расходов на получение товаров и услуг (31)
Годы 196019701975 198019851988
Месячная зарплата (в млрд. руб.) 80,6122145,8168,9190,1219,8
Зарплата в процентах по отношению к 1961 г. 100152 180210236273
Расходы + сбережения (в млрд. руб.) 103,2223,2 329,9464,6590718,4
В процентах по отношению к 1961 г. 100216 320450572696

Сравнивая показатели второй экономики с данными, относящимися к состоянию советской экономики в целом, Корягина пришла к заключению, что темпы роста второй экономики были выше, чем у основной, официальной системы народного хозяйства. За 20-летний период с начала 60-х до 80-х годов прошлого столетия ВНП и объем расходов на розничные товары и услуги возросли в среднем в 4-5 раз. В то же время объем операций второй экономики вырос в18 раз (32).

И все же, несмотря на подобные выводы всех практически всех проводившихся исследований в области второй экономики, оценить ее подлинные размеры и возможности на практике довольно трудно. Целый ряд экономистов самых разных направлений как в СССР, так и в США, сходится в мнении о том, что все-таки невозможно сколько-нибудь обоснованно определить относительный вес второй экономики в общем объеме экономики страны.

В какой-то мере причины подобного интеллектуального пессимизма, возможно, кроются в наличии чрезвычайно большого разнообразия дефиниций и толкований явлений, относящихся к данной области. «Неформальная», «теневая», «вторая», «частная», «подпольная», «спекулятивная» или «спекулянтская», «относящаяся к черному рынку» или к «черной бирже» – это далеко не полный перечень существующих определений. Одни исследователи считают, например, что линия, отделяющая явления официальной экономики от неофициальной проходит через законность или незаконность экономической деятельности. Другие воспринимают вторую экономику как синоним частной деятельности. Третьи особо выделяют подпольный, нелегальный характер данного сектора.

Предлагалось даже вычислить максимально точно границы и размеры второй экономики при помощи сложных математических моделей, похожих на те, что дали в свое время возможность физикам и астрономам открыть и вычислить орбиту Плутона путем изучения колебаний орбит соседних планет.

На базе имевшихся макроэкономических данных экономист Корягина провела расчеты, согласно которым годовая стоимость нелегальных товаров и услуг возросла в среднем приблизительно с 5 миллиардов рублей в начале 60-х ходов до 90 миллиардов рублей к концу 80-х.

По текущим ценам ВНП СССР составлял в 1960 году 145 млрд. рублей. В 1988 году он вырос уже до 422 млрд., а в 1990-ом – до 701 млрд. рублей (33). Это означает, что удельный вес второй экономики составлял примерно 3,4% от ВНП страны за 1960 год. В 1988 году он возрос, однако, до 20%, а в 1990 году составил 12,8% всего объема ВНП. Сей весьма заметный спад этой величины в 1990 году, очевидно, является следствием изменений в законодательстве, в результате которых считавшиеся ранее незаконными виды экономической деятельности стали легальными. По тем же расчетам Корягиной, общий объем приобретенных незаконным способом личных сбережений и накоплений к концу исследуемого периода достиг стоимости в 200-240 млрд. рублей, что составляло в среднем около 20-25% всей личной собственности в стране (34).

Однако данные Корягиной дают представление только о доходах, приобретенных незаконными способами. Чтобы оценить полный объем размеров частной экономической деятельности, к этим данным нужно прибавить также и стоимости, произведенные в результате ее легальных разновидностей. Это означает, что удельный вес всей частной экономической деятельности сразу увеличивается, как минимум, на 10% и, в общей сложности, составляет уже 30% всех полученных доходов за 1988 год и примерно 30-35% от суммы всех личных сбережений за тот же год.

Весьма показательно, что, если совершить вышеупомянутые добавления к данным Корягиной, получатся стоимости, почти полностью подтверждающие выводы Грегори Гроссмана (35). В США Гроссмана, кстати, считают наиболее авторитетным специалистом в данной области.

В своем исследовании Гроссман пользуется преимущественно данными микроэкономического характера, полученными в процессе интервью с более чем 1000 эмигрантами из Советского Союза. На их основании он приходит к выводу, что к концу 70-х годов около 30% всех доходов городского населения СССР (или почти 62% всех советских граждан) были получены за счет разных видов частной экономической деятельности, как незаконных, так и законных (35).

Эти заключения в значительной мере подтвердились также и конкретными социологическими данными о состоянии второй экономики в СССР, опубликованными после 1991 года. Экономист Бонг-Йон Ким из британского университета Варвика определяет границы и размеры второй экономики на базе официального «Статистического обозрения бюджета советской семьи». В нем содержатся данные о доходах и расходах за период с 1969 по 1990 год, которые советское правительство систематизировало на основе групп от 62000 до 90000 семей. В «Обозрении» есть данные как об официальных, так и о «неформальных» доходах и расходах. В них, естественно, входят доходы и расходы, связанные с частной деятельностью. Вовсе не обязательно, чтобы эта деятельность была незаконной. К «неформальным» относились доходы, полученные как в виде натуральных продуктов, так и в виде денег, вырученных от продажи сельскохозяйственной продукции. Неформальные расходы включали как стоимость пищевых продуктов и товаров собственного производства, так и средства, израсходованные на покупку товаров у других частных лиц.

Ким дает себе отчет в том, что люди, участвовавшие в том официальном «Обозрении», могли более неохотно давать данные о своих неформальных доходах и расходах по сравнению с эмигрантами, у которых брал интервью Гроссман. С другой стороны, «люди Гроссмана» были, конечно, в гораздо большей степени отдалены от жизни в СССР и от социализма, чем те, которые были охвачены статистическим «Обозрением» советского государства. Также возможно, что люди, впоследствии эмигрировавшие, в свое время были в большей степени связаны с частной экономической деятельностью, чем те, которые оставались в стране. Так что, в конечном итоге, не так уж удивительно, что у Кима показатели объема второй экономики оказались гораздо ниже по сравнению с Гроссманом. Доходы второй экономики, по расчетам Кима, составляли 16% от всех доходов в стране, в то время как у Гроссмана - 28-30%.По-видимому, при учете всех различий между группами, охваченными этими двумя исследованиями, наиболее приемлемым будет предположение, что истина находится где-то посередине (36).

В другом исследовании Гроссман делает вывод, что в действительности вторая экономика получила гораздо большее распространение на периферии Советского Союза, чем в самой России.

Доля второй экономики в хозяйственной жизни
некоторых из союзных республик СССР
в годы правления Брежнева:
РегионДоля в процентах
Россия 29,6
Белоруссия, Молдова и Украина 40,2
Армения (только этнические армяне) 64,7
«Европейские» поселенцы в Закавказье и Средней Азии 49,7%

По Гроссману, к концу 70-х годов прошлого столетия на долю источников, имеющих отношение ко второй экономике, в среднем приходилось до 30% доходов городского населения по всему Советскому Союзу. Для южных частей страны (Северный Кавказ, Грузия, Армения, также Азербайджан и Средняя Азия) этот удельный весь был намного выше, чем на Севере (в центральной России, Прибалтике и Сибири).

Присутствие второй экономики с особой силой чувствовалось в ряде пограничных областей и в портовых городах, таких, как Одесса, а также в тех регионах, которые исторически позже присоединились к СССР. В силу особенностей местного или этнического характера в некоторых районах общая сумма доходов от частных и/или незаконных видов деятельности равнялась доходам от работы на официальных рабочих местах (37). А в ряде случаев, по данным Симиса и Гроссмана, объем нелегальных доходов даже вдвое превышал размеры доходов, полученных легальным путем (38).

Исследование Бьюнг-Йон Ким, основанное на данных официальной статистики, подтвердило выводы Гроссмана и других, что наименьшее распространение вторая экономика получила в России, Эстонии и Латвии, а наиболее широкое - в Узбекистане, Грузии, Азербайджане, Киргизии, Таджикистане и Армении (39).

А какой была, все-таки, общая численность участников второй экономики? Мнения большей части исследователей почти единодушно сходятся в том, что в 80-х годах сложилась обстановка, когда, казалось, почти все общество оказалось охваченным ею. На практике почти все население страны тем или другим способом было втянуто в разные виды второй экономики или находилось в зависимости от нее. Ссылаясь на практику частного делания денег, сам Брежнев однажды заметил, что «ныне уже почти никто больше не живет на одну зарплату» (40).

Общественные последствия этой практики далеко не исчерпывались одними лишь фактами краж, взяток или купли и продажи на «черном рынке». Гораздо важнее оказалось то, что в результате в стране все более поднимался и укреплялся определенный социальный слой общества, существование и благосостояние которого было связано с частной экономической деятельностью. Некоторых из особо преуспевших дельцов уже тогда нередко называли «брежневскими новобогачами» (41).

С течением времени вышеупомянутая социальная прослойка все отчетливее приобретала признаки нарождающегося класса мелкой буржуазии.

Некоторых из научных исследователей предпринимали попытки определить долю тех дельцов второй экономики, которым удавалось получить достаточно высокие доходы от незаконной частной экономической деятельности. Владимир Трэмль, например, считает, что к концу 70-х годов удельный вес занятых в незаконной экономике доходил до 10-12% от общей численности рабочей силы страны (42). Экономист Корягина, в свою очередь, замечает, что, по ее данным, число занятых в незаконной части второй экономики возросло с 8 млн. в начале 60-х годов до 17-20 млн. в 1974г. (6-7,6% населения страны) и до 30 миллионов человек (примерно 12%) в 1989г. (43).

Гроссман подводит итоги имевшихся фактов и мнений о масштабах второй экономики к середине 80-х годов следующим образом: «Оказалось, что за последние три десятилетия существования Советского Союза на практике чуть ли не каждая сфера экономики оказалась пронизанной незаконными видами хозяйственной деятельности. Эта деятельность приобрела самые разнообразные формы и перевоплощения - от мелких производств и услуг в области ширпотреба до способов добывания довольно дорогих дефицитных товаров для весьма широкого круга потребителей. Наиболее прибыльными оказывались предприятия и фирмы, деятельность которых была направлена на удовлетворение расточительных, дорогостоящих, порою даже изощренных вкусов, а позже - и прихотей определенных заказчиков. С течением времени некоторые направления второй экономики приобретали прямо-таки внушительные размеры и распространение, а их методы и формы организации становились все более профессиональными в самом прямом смысле слова» (44).

Эта непомерно разросшаяся деятельность и ее субъекты, очевидно, выходившие за рамки основного, социализированного типа экономики страны, на определенном этапе развития превратились в один из важнейших факторов, направленных на разрушение социального строя и потенциала советской системы.

С одной стороны, само существование второй экономики в значительной мере создавало или обостряло немало экономических и политических проблем Советского Союза в период его послевоенного развития. В 80-ые годы субъекты второй экономики уже все более откровенно и открыто выступали за глубинные изменения общенародного хозяйства и социалистического строя.

С другой стороны, вторая экономика во многом явилась фактором, определившим широкое распространение идей свободного рынка и особо активную поддержку внутри страны политического курса Горбачева, что в конечном итоге привело к гибели советского социализма.

На первый взгляд, вторая экономика как будто бы выполняла определенные благоприятные и даже стабилизирующие функции. В какой-то мере она и на самом деле способствовала удовлетворению определенных сторон потребительского спроса, остающихся в силу разных причин вне внимания и предпочтений основной экономики. Таким образом, до поры до времени происходила и некая нейтрализация социальных брожений и даже признаков недовольства среди определенных слоев населения, вызванных нехваткой некоторых видов товаров. Вместе с этим в рамках существующей системы предоставлялись возможности для личной инициативы, которые иначе могли бы обернуться прямо против существующего строя.

Может быть, в силу именно этих причин советская власть слишком долго оставляла вне поля своего внимания целый ряд вызывающих беспокойство сторон второй экономики, в том числе, и идущих прямо вразрез с требованиями закона. Мы уже отмечали факты полного пренебрежения со стороны авторов советских экономических исследований даже к самому существованию процессов такого порядка. Как отмечал Валерий Рутгейзер, возглавлявший Научно-исследовательский институт государственного Комитета планирования СССР, с которым работала и Корягина, первые публикации по темам второй экономики появились в Советском Союзе лишь в начале 80-х годов (45).

Гораздо важнее было, однако, то обстоятельство, что наряду с этим официальные власти так и не предприняли каких-либо значительных усилий в целях нейтрализации хотя бы самых вопиющих случаев нарушения законности со стороны второй экономики. В этой связи Гроссман отмечает, что «к началу 60-х годов теневая экономика отличалась уже не только своими размерами и распространением, но и заметной степенью организационной и институциональной зрелости. В определенный момент это вызвало яростную реакцию Хрущева. Тогда и был предпринят ряд кампаний против явлений второй экономики. Была даже вновь введена смертная казнь за преступления такого характера. Показательно, однако, что ни кампании Хрущева, ни меры подобного рода, как до него, так и после него, не смогли сколько-нибудь приуменьшить эту запрещенную законами деятельность или помешать быстрому ее распространению. Вместо этого при Брежневе (1964-1982г.г.) теневая экономика распространилась, выросла и преуспела. Трудно сказать, было ли это следствием какого-то благонамеренного пренебрежения этой проблемой или, возможно, даже молчаливого поощрения подобной активности со стороны определенных представителей власти» (46).

Вряд ли можно указать более красноречивое доказательство подобного «благонамеренного пренебрежения», чем почти полное отсутствие случаев серьезного судебного преследования практики откровенно незаконной экономической деятельности. К началу 80-х годов, например, преступления спекулятивных покупок больших количеств товаров с целью их перепродажи по завышенным ценам составляли всего 2% от общей численности всех официально зарегистрированных нарушений закона. Согласно некоторым оценкам, подлинное число нарушений законности спекулянтами было в сотни раз больше официально зафиксированного (47).

Несмотря на все различия в существующих оценках, мы считаем возможным сделать вывод, что вряд ли какие-нибудь из других ошибок, допущенных руководителями СССР за годы его существования, могли нанести в перспективе такой же ущерб и вред, как ничем не оправданное и слишком долго длившееся безразличие к практике незаконной экономической деятельности, которая с течением времени приобретала все более угрожающие размеры и влияние. На наш взгляд, цена, которую в конечном итоге пришлось заплатить за это стране и преобладающему большинству ее граждан, вряд ли может быть оправдана какой бы то ни было пользой временного характера, даже если бы вторая экономика действительно ее принесла отдельным прослойкам советского общества в определенные периоды его развития.

При этом особенно важно иметь в виду, что т.н. вторая экономика в действительности все время существовала и процветала за счет первой, основной, социалистической экономики, основанной на общественной форме собственности. В этом смысле вторая экономика постепенно наносила все нарастающий ущерб и вред экономическим основам социализма, пока, наконец, ей не удалось полностью их разрушить.

Даже в тех случаях, когда вторая экономика способствовала удовлетворению определенных сторон потребительского спроса и помогала нейтрализации некоторого социального недовольства, она, на практике, одновременно с этим разжигала и все возрастающие претензии, и очаги потенциального несогласия с основными нормами социализма, вплоть до открытого противостояния им. В этом плане Корягина вполне права, подчеркивая, что, удовлетворяя в определенной степени некоторые дефициты товаров потребительского спроса, она одновременно с этим способствовала появлению новых дефицитов. Эти «непрерывно возрождающиеся дефициты со своей стороны все больше поощряли становление и развитие откровенно преступных звеньев, секторов, да и целых отраслей второй экономики». В конечном итоге, это способствовало «социально-экономической и политической дестабилизации общества» (48).

Наряду с этим, по мере расширения своих масштабов нелегальная хозяйственная деятельность могла все чаще, активнее и агрессивнее вмешиваться и в дела основной, законной экономики. С одной стороны, как уже отмечалось, вторая экономика существовала за счет времени и ресурсов социалистического сектора народного хозяйства. Таким образом, она определенно наносила вред ее эффективности. В этом плане Алексеев особо подчеркивает, что «целые предприятия в самом прямом смысле изнемогали вследствие того, что у них как на «входе», так и на «выходе» самой производственной системы находились деятели и структуры, работавшие исключительно на черный рынок» (49).

Существование второй экономики весьма ощутимо подрывало и систему единого экономического планирования. Так, например, если данное предприятие «компенсирует» допущенные ошибки или неточности плановых заданий за счет закупок недостающих материалов у «подпольного сектора», то органы планирования так и не узнают, где и в чем нужно внести исправления и коррекцию на будущее. Создавая помехи или даже уничтожая в прямом смысле слова механизмы обратной связи общественного хозяйства, вторая экономика во многом заставляла систему планирования работать почти вслепую, искажая картину подлинного состояния как отдельных отраслей, так и страны в целом (50).

Наряду с этим, расширявшаяся практика «делать деньги» частным (или «левым») путем приводила также к ряду отрицательных явлений общественного и социально-психологического характера. Нарастало ощущение социальной несправедливости и неравенства, зависти и ненависти между людьми. Короче, вторая экономика привела к дополнительному усложнению всех неотложных экономических проблем.

Как вторая экономика влияла на Коммунистическую партию? Кратко говоря, через коррупцию. Только наличием коррупции среди определенных групп ее кадров и руководителей можно объяснить столь удивительное, на первый взгляд, развитие вещей, когда партия, успешно справившаяся в своей истории с Бухариным и Хрущевым (хотя и не без некоторых потерь), не смогла своевременно разобраться и освободиться от их более позднего рецидива в лице Горбачева.

У зажиточного крестьянства, являвшегося классовой основой идей Бухарина, очевидно, просто не было надобности пытаться коррумпировать партию с тем, чтобы существовать. Совершенно иначе обстояло дело позднее с дельцами нового класса частных предпринимателей второй экономики. Для того чтобы не только существовать, но и процветать, нелегальные производства и торговля должны были заранее обеспечить себя благорасположением государственных чиновников и партийных функционеров. Их попросту покупали. И чем шире становился размах разных видов незаконной деятельности, тем больше разрасталась способствовавшая им коррупция. В данной связи Симис вполне оправданно подчеркивает, что ни одно нелегальное предприятие не могло бы быть создано без содействия подкупленных лиц в государственной администрации. Оно не продержалось бы и месяца (51).

В 1979 году Гроссман выступил с докладом на заседании «Совместного экономического комитета Конгресса США», посвященном «Советской экономике во время перемен». Тема доклада ? «Некоторые заметки о незаконной частной экономике и коррупции». В нем отмечалось, что практика подкупа должностных лиц в СССР получила «самое широкое распространение на всех уровнях служебной иерархии». Приводились и свидетельства бывшего советского прокурора, например, о том, как директор овощной базы просто был обязан «под страхом увольнения регулярно давать взятки определенным деятелям партии и представителям государственной районной администрации» (52).

Представление о размерах коррупции на самых высоких этажах власти дают некоторые широкие общественные скандалы, разразившиеся в стране в 70-е и 80-е годы. Особую известность среди них приобрели, например, случаи крупных махинаций, в том числе, даже и на высшем государственном уровне, связанных с производством и сбытом такого стратегического для советской экономики вида сырья, как хлопок. В ходе расследований выяснилось, что партийные и государственные руководители Узбекистана нашли способ незаконного получения миллиардов рублей при помощи непомерного завышения данных в отчетах о якобы рекордных сборах хлопка, превышающих плановые задания. Оказалось также, что при этом для проведения операций коррупционного характера была обеспечена поддержка ряда других ответственных лиц в стране, включая и зятя самого Брежнева.

В других союзных республиках практика взяток и подкупов имела свой собственный почерк. В Азербайджане, например, имелись случаи «откупа» прав частной добычи и сбыта икры, в Грузии - вина и драгоценных камней, в странах Прибалтики упор делался на частные производства рыбных деликатесов, в Киргизии – на мясо и т.д.

Однако ничего из этого никому не удалось бы «протолкнуть» без коррупции функционеров партии и государства (54). На практике она поднялась до самого высшего уровня управления страной. Как пример этого Симис описывает нашумевший в свое время случай с т. н. заказами Фрола Козлова, являвшегося в определенный период чем-то вроде «правой руки» Хрущева. После неожиданной кончины высшего руководящего функционера Ленинграда в его сейфе вдруг обнаружилось множество адресованных Козлову пакетов и конвертов, содержавших драгоценности и пачки денег. Удалось доказать, что это был «откуп» ряда дельцов Ленинграда за заступничество со стороны Козлова в целях прекращения судебных дел, вполне оправданно открытых против них в связи с их незаконной экономической деятельностью (55). Постепенно коррупция достигла самой вершины партии. После смерти Черненко в 1985 году функционеры ЦК обнаружили «выдвижной ящик с банкнотами. Банкноты заполняли также половину личного секретного сейфа Генерального секретаря» (56).

В своем исследовании с весьма красноречивым заголовком «Товарищ Криминал - новая мафия России» исследователь из Йельского университета в США Стивен Гандельман привел слова Александра Гурова, высшего служащего органов внутренних дел СССР. По его мнению, со времен Хрущева и Брежнева до Горбачева процессы внутреннего разложения партии неизменно находились в самой непосредственной связи с коррупционным воздействием на нее нелегальной организованной экономической преступности. Вот что заявил в этой связи Гуров: «Период «хрущевской «оттепели» предоставил возможности для развития также и организованной преступности... При Сталине вовсе было невозможно даже представить себе существование организованных преступных групп подобных масштабов... После него, однако, в обществе каким-то образом, при этом весьма открыто, стало утверждаться что-то, что вполне можно было назвать... «моральным кодексом грабителя». Все это, конечно, было также в интересах и определенной части партийной бюрократии. В 1974-м году, например, у т.н. «торговой мафии Москвы» были уже свои «представители» даже на наивысших уровнях партийного руководства. Создалась такая ситуация, при которой, если мне или кому-нибудь еще пришло бы в голову попробовать предупредить людей о том, что в стране происходит в действительности, то т.н. «либералы» меня бы просто высмеяли, а правительство объявило бы нас сумасшедшими. Все, однако, начиналось как раз так. «Зеленый свет» процессам незаконного обогащения дали определенные люди в партийном руководстве. Всем нам следовало бы гораздо раньше и намного серьезнее и ответственнее призадуматься о причинах, породивших вторую экономику и связанную с ней коррупцию. Они возникли при Хрущеве, а дальше разрослись при Брежневе. При Горбачеве организованная преступность в стране приобрела статус прямо-таки могущественного фактора» (57).

Коррупция оказала существенное воздействие и на внутреннее политическое состояние самой Коммунистической партии. Каким-то заколдованным образом проникающая на практике повсюду коррупционная практика все теснее переплеталась и с заниженными нормами организационной жизни партии, и с ухудшающимся уровнем идейней подготовки, и с нарастающим числом случаев откровенного цинизма и формализма среди представителей партийной бюрократии. Ряд партийных функционеров и государственных служащих оказывались самым непосредственным образом связанными с коррупционной практикой, а через нее – и с экономикой частного типа. При этом вовсе не обязательно, чтобы они сами лично принимали участие в частной производственной или торговой деятельности. Имелось много других способов вовлечения их в разворачивающиеся процессы незаконного обогащения. Несмотря на, возможно, разумные причины первоначального допущения второй экономики, с течением времени она все активнее влияла на усугубление проблем советского социализма. Ее вклад в срыв всех предпринимавшихся усилий по подлинному и прочному решению проблем социализма был чрезвычайно ощутим.

Напомним еще раз, что, несмотря на всю остроту и важность этих проблем, не они, все-таки, явились основными факторами разрушения советского социализма. Оно стало возможным только в ходе политического курса Горбачева и его способа мышления, направленного, в конечном итоге, на утверждение в масштабах всей страны частнособственнического экономического уклада второй экономики.

Связь Горбачева с идеологией и практикой второй экономики определенно выявилась в политическом повороте, предпринятом им после 1986 года. Это сопровождалось и определенной долей цинизма. Сначала этот цинизм второй экономики относился, преимущественно, к возможностям народного хозяйства Советского Союза успешно удовлетворять повышенный спрос на некоторые товары широкого потребления. Постепенно, однако, он распространился и на всю экономическую политику, равно как и на способность Коммунистической партии действовать в качестве эффективного общественного механизма. Показательно, что Горбачев не только использовал существование в обществе подобных настроений, но своими публичными выступлениями всячески их дополнительно поощрял и раздувал.

С другой стороны, все более укреплял свои позиции мелкобуржуазный классовый слой общества, также явившийся детищем второй экономики. Личные и групповые интересы представителей этого класса выходили за рамки социализма. А это, в конечном итоге, приводило к дополнительному усугублению существующих противоречий.

Этот частнособственнический слой служил базой тех общественных настроений и той социальной поддержки, которая благоприятствовала становлению и развитию политики Горбачева в сторону утверждения власти «свободного рынка».

Партийное и государственное руководство страны слишком долго неоправданно недооценивало проблемы и опасности идеологического характера, порождаемые наступлением второй экономики. Бывали случаи, когда отвергалась даже сама возможность таких угроз.

Уже упомянутый выше Фрол Козлов являлся всего лишь одним из первых получивших известность примеров самозабвенного лицемерия высокопоставленных руководителей. В свое время, с трибуны ХХІІ съезда КПСС Фрол Козлов заявил, что «в советском обществе уже нет социальной основы для появления и развития каких бы то ни было оппортунистических течений в партии» (58). Однако при этом сам он тем временем набивал себе карманы «искренними благодарностями» будущих капиталистов за «барьер», воздвигаемый им перед органами Прокуратуры, выполнявшими свой долг по борьбе с экономической преступности в особо крупных размерах.

В целом в обществе практика частной наживы незаконными способами приводила к утверждению ценностей мелкобуржуазной морали и разрушению правовых норм и устоев социализма. Вторая экономика служила своего рода школой и полигоном выращивания кадров, лично заинтересованных в переходе государства к системе свободного рынка и частной собственности. А эти люди, в свою очередь, способствовали распространению социально-психологических и пропагандистских установок предстоящих рыночных «реформ» (59).

Кроме того, вторая экономика и все, что с ней было связано, активно способствовали нарастающей деморализации социалистического общества. Распространение незаконных способов хозяйственной деятельности, разнузданное хищение материалов и ресурсов, ползучая коррупция, всепроникающая «экономика блата» (60) – все это приводило к растущему социальному неравенству и подрывало веру людей в справедливость социализма. Практика систематической переброски на «черный рынок» наиболее качественных товаров и связанное с этим обострение дефицитов именно этих товаров в государственной торговле дополнительно способствовало росту сомнений в возможности системы социализма осуществлять результативные действия.

Таким образом, вторая экономика решала сразу две важных задачи. Во-первых, способствовала усилению критики социализма, а во-вторых, утверждала новый культ всемогущества денег.

«Нарастание коррупции и разрушение законности в сфере хозяйства порождало все больше сомнений как в способности советской системы регулярно и ритмично обеспечивать нужные населению материальные блага, так и в ее возможности успешно управлять созданной ею социалистической экономикой в соответствии с провозглашенными опять-таки ею принципами, законами и правилами. Одновременно с этим возрастала и сила денег в обществе. Все это происходило в нарастающей степени и давало все больше возможностей открыто оспаривать уже и власть правящей партии», - подчеркивает Гроссман в своем исследовании «Вторая экономика в СССР» (61).

В Советском Союзе было, конечно, немало членов партии и честных граждан, дающих себе ясный отчет в угрожающей тенденции засилья антисоциалистических идей и распространения ценностей мелкобуржуазного мировоззрения.

Так, например, еще в 1978 году Георгий Шахназаров, ставший позднее ключевым советником Горбачева, предупреждал в футурологической статье о значительных масштабах становления «мещанского, мелкобуржуазного способа мышления и соответствующих ему общественных настроений». Он давал себе отчет в том, что в основе данной тенденции находится «стремление к накоплению богатства и обеспечению себе, таким образом, исключительных возможностей пользования общественными благами и привилегиями». В связи с этим Шахназаров приходил к выводу, что, очевидно, в течение весьма длительного исторического периода в современном обществе будут сохранять свою значимость факторы классового разделения и социального неравенства. «Опасность возрождения и утверждения мелкобуржуазного сознания отпадет только после радикального разрешения проблем классового разделения общества» (62).

Об этом Шахназаров писал и предупреждал в 70-е годы прошлого столетия. На основе именно этого самого мелкобуржуазного общественного сознания к началу следующего десятилетия уже сложились определенные группы людей, ставящих себе целью удовлетворение личных интересов за счет общественных. Они обладали необходимой степенью организованности и программой конкретных действий для достижения своих целей. Иными словами, к тому времени вторая экономика уже вполне приобрела социальное значение материальной базы для возникновения общественных структур и идеологий открытого антисоциалистического характера.

Такими структурами являлись, например, мир организованной преступности, круги политических диссидентов, этнических и религиозных активистов разных направлений и мастей, отказников от военной службы, писателей, художников и другие представителей искусства, считающих себя нонконформистами по отношению к существующим порядкам, люди «самиздата» и т.д.

Историк С. Фредерик Старр подчеркивает, что в годы, непосредственно предшествовавшие приходу Горбачева к власти, вторая экономика и Запад обеспечивали самую щедрую материальную поддержку всем этим «альтернативным» группам и структурам. Этим объясняется и факт сходства в содержании политических платформ всех этих формирований, столь отличавшихся по внешним расцветкам, программам ит.п. На многочисленных модификациях их флагов неизменно был начертан основный лозунг мелкой буржуазии – лозунг «неограниченной личной свободы». Свободы слова, религий, права эмигрировать, права не работать, права наживать деньги всеми мыслимыми и немыслимыми способами и средствами, в том числе, и эксплуатацией чужого труда, права писать или издавать «что угодно» и т.д.

В этой связи Старр писал следующее: «Во многих слоях общества буйно разрослись всевозможные неформальные группы и даже целые сети их. Хотя их существование и деятельность не были разрешены законом, к середине 80-х годов их насчитывалось уже несколько десятков тысяч. Различались они, конечно, как численностью участников, так и характером своей деятельности. Некоторые из них и на самом деле были неформальными, добровольными содружествами, созданными преимущественно в целях взаимопомощи и оказания друг другу определенных услуг. Немало было, однако, и тех, которые изначально ставили себе задачу оказывать прямое воздействие на политическую жизнь в стране. В их намерениях, однако, не было ничего общего с идеалами социального равноправия, готовности работать, нести ущерб и даже жертвовать собой во имя общественного добра и идеалов, не говоря уже о преданности делу классовой борьбы и международной рабочей солидарности. Значительная часть этих организаций самым откровенным способом исповедовала ценности буржуазного индивидуализма, алчного стремления к личной наживе и присвоению чужого имущества в целях собственного обогащения. Разумеется, центральное место занимала «свобода» безнаказанно делать все это». Следует особенно отметить замечание Старра, что «все это имело место в недрах общества еще до прихода Горбачева к власти в 1985 году» (63).

Может быть, самым шокирующим примером в этом отношении была деятельность созданной в 1981 году и руководимой Виктором Сокирко организации «В защиту экономической свободы». Она вела открытую кампанию за легализацию второй экономики со стороны советского законодательства и, прежде всего, – за отмену статьи 153 Уголовного кодекса СССР, ставящей частную экономическую деятельность вне закона. Эта группа обратилась даже в Комитет правовых вопросов Верховного Совета СССР с призывом эту статью упразднить. В специальном журнале она представила свою оценку и документы всех дел, связанных с этой статьей, по которым были вынесены «несправедливые», по мнению редакторов журнала, приговоры. Группа также проводила открытые «общественные процессы» параллельно с проходившими в тот момент в официальным суде слушаниями дел, связанных с нарушением 153 статьи УК. По свидетельству руководителя Института экономических исследований Государственного комитета планирования Валерия Рутгейзера, данная кампания группы «В защиту экономической свободы» имела настолько сильный резонанс и обеспечила такую широкую общественную поддержку требования об отмене ст. 153 Уголовного кодекса, что были прекращены чуть ли не все имевшиеся по ней дела (64).

Таким образом, еще до прихода к руководству Горбачева у второй экономики завоевала уже весьма значительные идеологические позиции внутри Коммунистической партии и правительства. Кстати, в партии еще к началу 80-х годов обособились две в корне различных позиции в отношении «второй экономики».

Первая из них была поддержан, в основном, деятельностью двух Научно-исследовательских институтов по проблемам второй экономики, созданных Андроповым. Один из них работал при Главной прокуратуре СССР, а другой - в системе Министерства внутренних дел. По мнению этих институтов, индивидуальную трудовую деятельности можно было разделить на две категории: одна представляла полезную обществу и сообразную с законом деятельность, а другая - незаконную, выходящую за рамки существующих правовых норм, направленную на приобретение нетрудовых доходов.

Оба института рассматривали второй вид индивидуальной деятельности как несовместимый с природой социализма. По их заключениям, процесс распространения второй экономики был результатом юридических пропусков, слабостей или недосмотров, помешавших своевременному применению закона. Рекомендации данных институтов сводились, в основном, к тому, что борьбу против таких явлений следует вести преимущественно путем «совершенствования контроля за процессами индивидуальной трудовой деятельности» (65).

Другой подход - подход фактического пренебрежения на практике вредными последствиями второй экономики - получил поддержку у некоторых представителей высших уровней партийного и государственного руководства. Во многом, выразителем их позиции стал Научно-исследовательский институт Государственного комитета планирования СССР во главе с Валерием Рутгейзером. Этот подход, который, в конечном счете, был принят Горбачевым, рассматривал большую часть теневой экономики как законную и полезную.

Предлагаемые данным Институтом меры по преодолению отрицательных последствий второй экономики, в основном, сводились к рекомендации принятия определенных шагов по узакониванию тех видов ее деятельности, которые проводились в области производства и услуг, и на которые, очевидно, был спрос среди разных слоев общества. В этой связи предлагались, например, конкретные меры законодательного, административного и финансового характера по легализации кооперативных, лизинговых и ряда других форм экономической деятельности. Эти формы являлись своеобразными полустанками на пути приватизации и перехода к рынку.

К началу 80-х годов КПСС – как и несколько раз до этого за ее прежнюю историю – должна была принять ряд важных решений по чрезвычайно сложным и неотложным проблемам как собственно экономики, так и внутренней и внешней политики в целом. Как и в прошлом, в партии и в стране были, конечно, люди, которые считали, что решение этих проблем следует искать на пути определенного приспособления к капитализму или применения заимствованных у него механизмов и методов.

Но, в отличие от прежних времен, в 80-е годы прошлого столетия такой подход мог рассчитывать на поддержку довольно мощных, хоть и почти невидимых на поверхности общественной жизни, социальных и политических сил. Довольно долгое время их незаметно подкармливали как укреплявшие свои позиции мелкобуржуазные слои, так и процессы нарастающей коррупции в рядах деятелей партии и государства. В конечном итоге, это благоприятствовало движению к капитализму, никем и ничем неограниченному «свободному рынку», частной собственности, свободному предпринимательству, ну и, конечно, сопутствующим им другим буржуазным «свободам». Таким образом, предпринятый Горбачевым, начиная с 1987 года, как бы неожиданный политический поворот «направо» находит вполне оправданное объяснение в соединении «бухаринско-хрущевской» исторической традиции с возникшим классом мелкой буржуазии второй экономики.

Какой бы значительной ни была роль второй экономики для распространения мелкобуржуазных идей, эти последствия вряд ли приняли бы столь катастрофические масштабы, если бы они не развивались в обстановке общего стремления к общественным переменам, сложившейся к тому времени. Успехи социализма создали многочисленную городскую образованную интеллигенцию с советским сознанием из белых воротничков и квалифицированных рабочих. Значительная часть этих людей чувствовала себя ущемленной вследствие неоднократно повторявшейся после 60-х годов практики уравнивания зарплат. Зачастую получалось, что врачи, учителя, преподаватели, инженеры, служащие администрации зарабатывали меньше рабочих. Наряду с этим, по мере расширявшихся возможностей зарубежных контактов и поездок за границу, у немалой части интеллигенции в целом стало складываться мнение, что уровень жизни советского общества ниже того, что они видели у своих коллег на Западе. А, по имеющимся данным, в 80-е годы именно интеллигенции принадлежал несопоставимый с ее общей численностью удельный вес среди членов и руководящих кадров Коммунистической партии (67).

В 2001 году член ЦК Коммунистической партии Российской федерации Виктор Трушков предложил анализ причин и факторов, способствовавших разрушению советской системы, дополняющий представленный здесь. Трушков утверждал, что в связи с существованием класса эксплуататоров в мировом масштабе все время сохранялась опасность восстановления капитализма и в Советском Союзе.

Внешний натиск в этом направлении приобрел размеры смертельной опасности, однако, только тогда, когда внутри самой страны социализма сложились силы, заинтересованные в возвращении капитализма. По мнению Трушкова, представления о подлинных масштабах и возможностях этих сил можно получить, только если переосмыслить далекое от реальности утверждение о том, что советское общество 80-х годов было полностью бесклассовым. В этой связи в своем исследовании он указывает на наличие в нем, по крайней мере, двух, хоть и не совсем обособленных, прослоек буржуазного типа.

Существование первой из них было связано преимущественно с широкой системой розничной торговли и услуг. С течением времени значительная ее часть во все возрастающей степени становилась связанной с растущими злоупотреблениями в личных целях товарами и др. ресурсами, являвшимися государственной собственностью. Иными словами, данный сектор второй экономики работал, так сказать, на грани закона. О его полных размерах и возможностях в обществе можно судить, если представить себе, например, масштабы незаконного строительства, осуществлявшегося в официальное рабочее время, или количество левых перевозок водителей государственных такси или грузовиков и т.д.

Намного мощнее оказалась другая прослойка буржуазного типа, которая складывалась на основе частной оптовой торговли. С течением времени ее финансовый оборот и экономическое могущество приобрели такие размеры, что у ряда исследователей сложилось мнение о ней как о «вполне сравнимой и существующей параллельно с официальной экономикой отрасли».

В этих условиях, когда в 1987-88 гг. Горбачев попробовал (какими бы ни были его подлинные побуждения) ввести определенную систему узаконивания «черной» розничной и оптовой торговли, его намерения сомкнулись с определенными личными интересами занятых в них людей. В сложившейся тогда обстановке их позиция имела уже вполне определенную идеологическую и политическую окраску. Возник натиск явных требований введения механизмов «свободного рынка» и восстановления частной собственности. Само собой, все это дополнительно способствовало дальнейшей эрозии государственного сектора экономики.

«Таким образом, - подводит итоги Трушков, - когда тандем Горбачева-Яковлева подошел к конкретным действиям по восстановлению буржуазной системы хозяйства, находящиеся под их руководством сектора государственного аппарата, неожиданно для себя, столкнулись с конкуренцией тех людей в той же самой государственной администрации, которые издавна работали в содружестве с существовавшими формами частной собственности. Бывшие кадры данной масти не только стремились сохранить свои командные привилегированные позиции у власти, но определенно добивались себе прямо-таки львиной доли огромного государственного имущества и собственности, которые предстояло приватизировать» (68).

Так вторая экономика и реформы Горбачева привели к предательству социализма.

Вернуться к оглавлению

К следующей главе